Нэш Джон Форбс

Найдено 2 определения
Показать: [все] [проще] [сложнее]

Автор: [российский] Время: [современное]

НЭШ ДЖОН ФОРБС

(род. 1928) – американский экономист. Родился в Блюфилде (Западная Виргиния). Его отец был инженер-электрик, мать – преподаватель латыни. В 20 лет окончил университет Питтсбурга и поступил в аспирантуру в Принстонский университет. Тогда Принстон был центром «новой математики». Там работали А. Эйнштейн и «отец» теории игр Дж. фон Нейман, человек, который, помимо этого, внес значительный вклад как в разработку основ ядерной физики, так и в создание первых вычислительных машин.
После окончания аспирантуры Н. преподавал в Массачусетском технологическом институте. За последующие восемь лет ему удалось решить ряд трудных математических проблем в области Римановой геометрии и теории дифференциальных уравнений. Некоторые математики считают, что эти работы Н. были бы достойны Нобелевской премии по математике, если бы она существовала. В своей докторской диссертации Н. предложил первый общий принцип оптимальности для игр n лиц в нормальной форме, обобщающий понятие седловой точки в антагонистических играх. По словам Нобелевского лауреата Р. Солоу, экономисты стали воспринимать теорию игр, начиная с работ Н.
В 1959 блестящую математическую деятельность Н. прервала болезнь. С тех пор он не публикует статей и не имеет официального места работы.
В качестве оптимальной Н. предложил такую ситуацию, в которой любой игрок при отклонении от своей стратегии из этой ситуации не может увеличить свой выигрыш, если остальные игроки продолжают выбирать свои стратегии из этой ситуации. Такие ситуации называются теперь ситуациями равновесия в смысле Н. или просто ситуациями Н.
В дальнейшем появилось много работ по уточнениям понятия ситуации равновесия и их применениям к различным экономическим моделям.

Источник: Экономика от А до Я: Тематический справочник

Нэш Джон Форбс (младший)


Мое происхождение как юридически зарегистрированного индивидуума приходится на 13 июня 1928 г. г. Блюфилд, Западная Вирджиния, и имело место в Блюфилд Санитариум - больнице, которой уже больше не существует. Конечно, я не могу иметь каких-либо отчетливых воспоминаний о первых двух-трех годах моей жизни после рождения (можно предположить, что в психологическом плане самые ранние воспоминания стали "воспоминаниями о воспоминаниях" и сравнимы с традиционными фольклорными сказками, передаваемыми в устной форме из поколения в поколение). Однако факты все же остаются доступными даже тогда, когда по каким-либо обстоятельствам прямые воспоминания отсутствуют.
Мой отец, в честь которого я получил свое имя, был инженером-электриком. Он приехал в Блюфилд для работы в находившейся там Аппалачской электроэнергетической компании. Он был ветераном Первой мировой войны и служил во Франции в звании лейтенанта в службе военных поставок и поэтому он не находился в месте непосредственного ведения военных действий. Он был выходцем из Техаса и получил степень бакалавра по электротехнике в Техасском колледже сельского хозяйства и машиностроения.
Моя мать, урожденная Маргарет Вирджиния Мартин (ее называли просто Вирджиния) родилась в Блюфилде. Она училась в университете Западной Вирджинии и до того, как выйти замуж, была школьной учительницей по английскому языку и иногда по латыни. Однако последующая жизнь моей матери, в значительной степени, определялась последствиями перенесенной ею во время учебы в университете скарлатины, которые заключались в частичной потере слуха.
Ее родители, уже находясь в браке, приехали в Блюфилд из Северозападной Каролины. Ее отец д-р Джеймс Эверетт Мартин выучился на врача в университете Мэриленда в Балтиморе и приехал в Блюфилд, население которого в то время быстро росло, чтобы завести практику. Однако впоследствии д-р Мартин стал больше заниматься инвестициями в недвижимость и, фактически, оставил профессию врача. Своего деда я никогда не видел, поскольку он умер до того, как я родился, но у меня остались хорошие воспоминания о моей бабушке и о том, как она играла на пианино в старом доме, который был расположен почти в центре Блюфилда.
Сестра Марта родилась чуть более двух с половиной лет позднее меня, 16 ноября 1930 г..
До школы меня водили в детский сад, затем я учился в самой обыкновенной школе. Родители снабдили меня Иллюстрированной энциклопедией Комптона, из которой я много узнал в детстве. Были и другие книги в нашем и в бабушкином доме, которые представляли собой какую-то ценность в плане образования.
К тому времени, когда я поступил в высшую школу, я читал классическую книгу Е. Т. Белла Люди математики, и, я помню, мне удалось доказать традиционную теорему Ферма о целом числе, умноженном на самого себя р раз, где р - простое число.
В то время я также проводил электрические и химические эксперименты. Вначале, когда я должен был написать школьное сочинение о том, кем я хочу быть, я написал о карьере инженера-электрика, как у моего отца. Позднее, когда я поступил в Технологический институт Карнеги в Питтсбурге, я выбрал специальность инженера-химика.
Что касается обстоятельств моей учебы в Карнеги (теперь университет Карнеги Мелона), мне посчастливилось получить полную стипендию из фонда Джорджа Вестингхауза. Однако после одного семестра обучения на инженера-химика мне наскучили преподаваемые там дисциплины, такие как механическое черчение, и я перешел на специальность "химия". Но снова, проучившись немного, я столкнулся с трудностями количественного анализа, т. к. не имело значения, насколько хорошо ты осмысляешь, понимаешь или изучаешь факты, а только то, как ты умеешь обращаться с пипеткой и делать в лаборатории титрование. В то же время на математическом факультете мне советовали сделать своей главной специальностью математику и объяснили, что пытаться в Америке сделать хорошую карьеру математика - это не совсем безнадежное дело. Так, я снова сменил специальность и стал официально числиться студентом математического факультета. В конце обучения я так преуспел в математике, что помимо степени бакалавра получил также и степень магистра.
Следует упомянуть, что в последний год обучения в школе мои родители устроили меня на дополнительные курсы по математике в Блюфилд Колледже, который был в то время учебным заведением с двухгодичным сроком обучения, принадлежащим южным баптистам. Мое дополнительное обучение не дало мне возможности обучаться в Карнеги, начиная с более старшего курса, но благодаря ему я обладал продвинутой подготовкой и не имел нужды в посещении вводных курсов математики.
Помню, что когда я закончил учебу, и Гарвард, и Принстон мне предложили стипендию для обучения в аспирантуре. Однако принстонская стипендия была несколько более щедрой, т. к., фактически, я не выдержал конкурсного экзамена Путнама, и Принстон, кажется, был во мне больше заинтересован. Проф. А. В. Такер написал мне письмо, ободряя меня пойти в Принстон, а с семейной точки зрения, Принстон географически казался более привлекательным из-за своей большей близости к Блюфилду. Так, Принстон стал местом моего обучения в аспирантуре.
Однако когда я еще находился в Карнеги, я прошел факультативный курс "международной экономики". Результатом этого знакомства с экономическими идеями и проблемами стала статья "Проблема переговоров" (The Bargaining Problem), которая была потом опубликована в Econometrical. И именно благодаря этой идее у меня во время учебы в Принстоне, в свою очередь, развился интерес к исследованиям в рамках теории игр, возникшей благодаря работе фон Неймана и Моргенштерна.
Будучи студентом, я усердно изучал многие разделы математики, и мне посчастливилось сделать интересные открытия в области множеств и вещественных алгебраических многообразий и, сверх того, развить идею, которая привела к "некооперативным играм". Я был готов к тому, что работа по теории игр не будет принята в качестве диссертации на факультете математики и что я могу решить сформулированную в диссертации задачу с другими результатами.
Однако в случае теории игр, идеи, несколько отклоняющиеся от "линии" (как случае с "линией политической партии") фон Неймана и Моргенштерна, были приняты в качестве диссертации на соискание степени доктора математики, и позднее, когда я преподавал в МТИ, я написал Real Algebraic Manifolds и выслал для публикации.
В МТИ я попал летом 1951 г. в качестве "преподавателя им. С. Л. Е. Мура" ("C.L.E. Moore Instructor"). В Принстоне я преподавал в течение года после получения степени в 1950 г.. Поступить на более высоко оплачиваемую работу в МТИ казалось более желательным больше по личным и социальным, чем по научным соображениям.
На факультете математики МТИ я проработал с 1951 г. до своего увольнения весной 1959 г.. В 1956-57 учебном году я получил грант Альфреда Р. Слоуна и решил провести год в качестве (временного) члена Института продвинутых исследований в Принстоне.
В течение этого периода я пытался решить классическую неразрешимую проблему, связанную с дифференциальной геометрией, которая представляет также интерес в связи с геометрическими вопросами в общей теории относительности. Проблема сводилась к доказательству изоморфной вложимости абстрактных римановых множеств на плоских (или "евклидовых") поверхностях. Однако эта проблема, хотя и классическая, мало обсуждалась. В качестве противоположного примера можно привести гипотезу о четырех красках.
Поэтому, как только в одном из разговоров в МТИ я услышал о том, что вопрос о вложимости остается открытым, я начал его изучать. Первая трещина в этом крепком орешке представляла необычный результат, сводящийся к вложимости, реализуемой в чрезвычайно низко-размерных объемлющих пространствах, из-за чего можно было предположить, что вложение будет иметь только ограниченную гладкость. Позднее при более тщательном анализе проблема была решена в терминах вложений с более точной степенью гладкости.
Когда я был в "слоуновском отпуске" в ИПИ в Принстоне, я изучал другую проблему, связанную с дифференциальными уравнениями в частных производных, которую до этого я знал лишь как задачу, нерешаемую за пределами случая двух измерений. Здесь, хотя мне кое-чего и удалось в решении этой проблемы, меня постигла неудача, поскольку из-за моей недостаточной осведомленности в том, что делают другие люди в этой области, получилось, что я работал параллельно с Еннио ди Джорджи из Пизы, Италия. А ди Джорджи, фактически, был первым, кто совершил восхождение на вершину (образно описанной проблемы), по меньшей мере, в отношении особенно интересного случая "эллиптических уравнений".
Кажется вполне вероятным, что если ни ди Джорджи, ни Нэш не преуспели в решении этой проблемы (априорных оценок непрерывности по Гельдеру), то какой-нибудь одинокий скалолаз, достигнув этой вершины, будет отмечен медалью Филдса по математике (которую традиционно вручают людям, не достигшим 40 лет).
Теперь я должен перейти ко времени моего отхода от научной рациональности в сторону иллюзорного мышления, характерного для людей, которым психиатры ставят диагноз "шизофрения" или "параноидальная шизофрения". Однако, на самом деле, я не буду пытаться описать этот длинный период времени, а лучше постараюсь избежать замешательства, просто опуская подробности сугубо личного характера.
Когда я был в академическом отпуске 1956-57 гг. я также вступил в брак. Основной специальностью Алисии, когда она заканчивала МТИ, где мы познакомились, была физика. В то время она работала в Нью Йорке. Родилась она в Эль Сальвадор, но в очень раннем возрасте попала в США. В то время она и ее родители уже долгое время были американскими гражданами. Ее отец был доктором медицины и, в конце концов, получил место в федеральной больнице Мэриленда.
Психические расстройства начались в первые месяцы 1959 г., в то время, когда Алисия забеременела. Результатом этого стало мое увольнение из МТИ. Проведя 50 дней под "наблюдением" в больнице МакЛина, я, в конце концов, отправился в Европу и пытался получить там статус беженца.
Позднее я провел еще от пяти до восьми месяцев в больницах Нью Джерси, всегда на принудительной основе и постоянно пытаясь привести законные основания для моего освобождения.
И так случалось, что когда я достаточно долго находился в больнице, я, наконец, отказался от моих иллюзорных представлений и вернулся к осознанию самого себя в качестве человека, находящегося в более традиционных обстоятельствах, и снова занялся математическими исследованиями. В эти периоды принудительной, так сказать, рациональности я кое-чего достиг в проведении некоторых допустимых (с точки зрения психиатрии) математических исследований. Я занимался исследованием "Le Probleme de Cauchy pour les Equations Differentielles dun Fluide Generale". Возникла идея, которую проф. Хиронака назвал "взрывной трансформацией Нэша", и идеи "круговой структуры сингулярностей" и "аналитичности решений проблем неявной функции с аналитическими данными".
Однако после того как в конце 1960-х годов ко мне вернулись бредовые видения, я стал человеком с иллюзорно окрашенным образом мышления, но с относительно умеренным поведением, и, таким образом, я обычно избегал госпитализации и непосредственного внимания психиатров.
Так прошло еще сколько-то времени. Затем постепенно я начал интеллектуально преодолевать некоторые элементы иллюзорного образа мыслей, которые характеризовали мою жизненную ориентацию. В наиболее распознаваемом виде это началось с отказа от ориентированных на политику размышлений как, по существу, бесплодных умственных усилий.
Поэтому сейчас я снова, кажется, мыслю рационально и так, как это характерно для ученых. Однако то, что у меня есть сейчас, не является тем счастливым состоянием, которое испытывает человек, избавившийся от физической нетрудоспособности и вернувший здоровье. Одним аспектом этого является то, что рациональность мысли накладывает ограничение на человеческое представление о его связи с космосом. Например, о Заратустре можно думать как об обычном безумце, привлекшем миллионы наивных последователей к культу ритуального поклонения огню. Однако без своего "безумия" Заратустра остался бы только одним из миллионов и миллиардов человеческих индивидов, бесследно исчезнувших в человеческой истории.
Статистически показалось бы невероятным, чтобы какой-либо математик или ученый в возрасте 66 лет путем дальнейших исследовательских усилий смог многое добавить к своим прежним достижениям. Однако я все же делаю такие попытки, т. к. моя ситуация, возможно, нетипична по причине двадцатипятилетнего интервала времени частично иллюзорного образа мышления, обеспечившего мне своего рода отпуск. Поэтому у меня есть надежда на то, что благодаря своим текущим исследованиям или новым идеям, которые появятся в будущем, я смогу достичь каких-либо полезных результатов.

Источник: Биографический словарь: зарубежные экономисты

Найдено научных статей по теме — 1

Читать PDF
89.36 кб

К 80-летию со дня рождения Джона Форбса Нэша

Зенкевич Николай Анатольевич